РАЛЛАН АЭП ДЭРВЕЛ |
|
|
БИОГРАФИЯ |
- Этот мир. Здесь пахнет, - сказал он. Без упрека, ведь он сам попросил всадника сопроводить его для редкого мирного визита в город людей.
И все же крылья его носа брезгливо подергивались, а глаза недовольно прищурились.
Клубы угольного дыма из частокола фабричных труб застилали небо.
Он был рожден в том веке, когда само время текло иначе. Крестовые походы прокатывались по миру, разрушая империи и наспех скрепляя их осколки навязанной верой. Европейцы предпринимали дерзновенные путешествия в Азию, открывая для себя все больше неизведанных ранее участков суши.
Тир на Ног жил своей жизнью. Трава там пела о своих думах, о бегстве преследуемого, о голоде хищника, о покое, о вечности, о романе с ветром.
Раллан был одним из многих ансееле ши, выращиваемых под присмотром наставника. Может, чуть более беспокойным, чем остальные. Голодным - до знаний, до возможностей, до запретов и силы.
Он рос - и этот голод рос вместе с ним, отказывающийся мириться с возрастными ограничениями на то и на это. Смерть казалась лишь иллюзорной угрозой, страшилкой, рассказанной в сумраке и призванной отсеять доверчивых трусливых. Девятым, самым молчаливым товарищем в их группе.
Раллан прыгал выше собственной непокорной головы, твердо вознамерившись пробиться. Этого же курса он придерживался и после совершеннолетия. Никогда не довольствоваться достигнутым. Бороться в любой ситуации. Ставить любые слова под сомнения.
Он тренировался, бросал вызовы и зализывал раны. Цикл за циклом - как в мире смертных меняются времена года.
Он стал одним из всадников, и на пути к этому оставил немало клочьев своей шкуры. Это было правильно. Кровь добычи, что загнана без боя, не так пьянит.
Он добился женщины, которую хотел - и охранял ее столь яростно, что при всех вольных нравах Неблагого двора никто не осмеливался приблизиться к ней. Он знал, что все выношенные ею дети будут только его. Пусть благие вовек не снимают своих детей с груди - пусть это их удел, но и неблагим присуще желание видеть свое продолжение.
Родился сын. Тот унаследовал нрав своего отца, даже не будучи воспитан им. И полнился магией. Она его и сгубила, ранним стихийным всплеском, задолго до седьмого десятка.
Тогда Раллан и понял, почему большинство ансееле лично не следят за своими детьми. Слишком велик риск, с их-то темпераментами и методами взаимодействия с магией. Слишком тяжело после.
Больше он не повторял эту ошибку.
Они уже давно не были вместе с той женщиной. Он уже точно дал жизнь другим детям. Но тоска по первенцу никогда так и не развеялась, оставшись тенью на фоне любых, даже самых отточенных действий.
Впервые он бросил вызов царю в свои триста лет. Был размазан от всей царственной души. Это не охладило его пыл, лишь раззадорило.
Это стало традицией. Четко выверенной последовательностью давно знакомых действий.
На стороне одного были мощь, возраст, опыт. У другого были лишь уверенность, энергия и потребность сделать это, даже ценой собственной жизни.
Однажды это все же произошло. В процессе Раллан потерял слишком много крови, а потому триумф оказался более бесцветным, чем он ждал.
Но это была победа.
Дальше он должен был доказать свое право на трон и корону. Подтвердить, что это была не случайность, а результат неизбежного движения, подобно сошедшей лавине.
Стать новым звуком рога, ведущим Охоту вперед. Сцедить старую кровь, влить новую. Именно для этого они и существуют.
Именно это и требовалось сделать внутри самой Охоты.
Как оказалось, последующее переустройство требовало даже больше сил, чем, собственно, победа в поединке. Пришлось умерить пыл и заняться более кропотливыми делами. Не такими широкими, как удар двуруча.
Одной рукой взращивая почтение к себе, другой - вколачивая его же, он воцарился, но и это не утолило его голод.
Он жаждал вызовов и крови, сама разрушительная природа ансееле ши бурлила в его венах и толкала вперед, как и всегда. Ее целью были даже не благие, а сам миропорядок, закосневший и слишком цепляющийся за традиции. Раллан не боялся задавать вопросы о краеугольных истинах.
Почему их предки сражались с фоморами? Было ли это на самом деле необходимо? Почему магия построена на двойственности созидания и разрушения?
Значит ли это, что противостояние с Благим двором изначально должно длиться вечно? Если одна из сторон сотрет с лица земли вторую - вычленит ли она из себя же своего дуала-противника?
Множество вопросов, требующих обдумывания.
Впрочем, это не мешало Раллану давать выход для энергии неблагих. Охоты, пиршества, войны - столько, сколько необходимо, щедростью снисходительного правителя.
Раллан никогда не любил мир людей. Слишком шумный, пропитанный удушающим дымом своей же жадности.
Вне буйств Дикой Охоты он практически не бывал там, сильный и без гламура. К тому же хватало того, что могли принести пленники-люди.
Всадники были его глазами и руками, а он сам предпочитал быть якорем, сердцем Сида для всех ансееле ши, когда те возвращаются домой. В этот момент он чувствовал себя отцом. Почти как тогда, когда обнял первенца.
Не стоило об этом думать.
И все же в какой-то момент назрела потребность держать руку на пульсе лично. Разбираться в жизни того мира, куда благие зарылись так глубоко. Нельзя было упускать это из вида.
Титаническими стараниями всадников Раллан хотя бы в общих чертах подготовился к миру, который никогда не был ему по вкусу. Это было хуже, чем переучиваться с одной ведущей руки на другую. Но он умел адаптироваться, хотя бы в важных моментах, и загнал себя в новые реалии.
Самое время, ведь благие стали забирать большую силу. Что бы ни думал Раллан о неизбежности противостояния, он не мог закрывать глаза на происходящее в Корке и его окрестностях.
Попытка взять графство нахрапом не возымела успеха. Что ж, ожидаемо, но следовало попробовать.
Тогда он созвал подчиненных и лично посетил Корк в качестве бизнесмена, ищущего выгоды. Удобная личина, не требующая от него особенных усилий - при хорошем помощнике - и позволяющая беспрепятственно контактировать со многими. Ожидаемо, двери, что у неблагих открывались силой, у благих - вежливостью или лицемерием, в мире людей распахивались навстречу деньгам.
Он поселился в пригороде, там, где воздух был менее раздражающим для него. И занялся подготовкой ответных мер, ведь эта территория была бы очень полезна их двору.
В настоящий момент Раллану семьсот шестьдесят восемь лет.
Он правит долго, достаточно долго - и ничтожно мало для столь амбициозного существа.
Всего через сотню лет ему неизбежно предстоит воссоединиться с энергией, наполняющей лей-линии. Прибавить к ним частицу себя, непримиримую и свирепую, со стальным бликом.
Понимая это, Раллан держится за власть не ради власти - а чтобы быть уверенным: его преемник сильнее его. По-настоящему достоин и приведет двор к процветанию, предварительно завовав свое место в битве.
Это точно будет нелегко.
|
|
ИНФОРМАЦИЯ ОБ ИГРОКЕ |
Планы на игру: хочется чего-нибудь масштабного и от всей души
Участие в сюжете: без влияния на сюжет явно никак, ГМ по ситуации.
Связь:
Один из принципов, что передавался сквозь поколения семейства Малфой, звучал так: легкомысленная, избалованная жизнь не стоит того, чтобы ее проживать.
Следует всегда быть готовым и пребывать в идеальной форме. Нечто меньшее — неуважение к себе и своему роду.
Поэтому даже во время пребывания в Нойшванштайне Абраксас продолжал тренировки.
Разнообразие — основа опыта. В этот раз он избрал своим местом для занятий вершину замковой башни. Наклонная поверхность, ограниченная площадь, ветер — все это влияло на бой. Равно как и то, что соперников в этот раз было двое.
Сотканные из тумана фигуры четко координировали свои перемещения, намереваясь зажать его в клещи. Абраксас внимательно смотрел на положение их ног, считывая намерения. Не видя возможностей, он отступал, выдерживая стойку, отбивал пробные удары. Конечно, он не допускал волнения или торопливости, этого яда недоучек. Он ждал, спокойный и подвижный в равной степени.
Шанс!
Абраксас выстрелил собой в открывшийся зазор. Туманная фигура вскинула меч, встречая его клинок. Абраксас провернул запястье, навязывая более длительное соединение мечей, чем было выгодно противнику для контратаки. Он напирал, слушая пение Иламбруса. Меч вволю дышал битвой и высотой, риском и упорством. Платиновая рука сливалась с его рукоятью, живая, такая гибкая, как не смогла бы рука из плоти. Она была создана для битвы больше, чем для обыденной жизни.
Другой соперник в этот момент зашел со спины, Абраксас едва успел всем весом толкнуть первого оппонента, чтобы без помех заслониться мечом от режущего удара сзади. Он резко развернулся, вспарывая Иламбрусом воздух по широкой дуге, чем заставил обоих отступить.
Бой продолжался. Следовало выдерживать дистанцию, не давать зажать себя к краю.
Одна позиция сменялась другой. Ноги скользили по черепице. Дымные фигуры наседали.
Абраксас встретил атаку слева магическим щитом, а удар справа поймал на меч. В своей излюбленной методе навязал контакт, локтем и гардой блокируя чужие руки. Ткнул плечом, из-за чего противник на долю секунды потерял баланс и открылся. Секущий удар, от которого в звенящий высотой воздух хлынул поток дыма.
В следующую секунду Абраксас перехватил Иламбрус левой рукой и ударил навершием в голову второго врага.
Однажды получив преимущество, он стремился укрепить его во что бы то ни стало. Магия сплеталась со взмахами спаты. Вокруг плавало все больше дыма, затрудняя видимость. Клубящийся туман то и дело вспарывали клинки.
Секундная передышка — восстановить дыхание и оценить обстановку. Абраксас выбрал цель, после короткого обмена ударами улучил момент, когда противник заходил на следующую атаку, и удачно продел свой локоть в сгиб чужого. После использовал руку противника как рычаг для дальнейшей атаки — резкое давление на локтевой сгиб заставило его «сломаться» в поясе, теряя равновесие — и уткнуться острием меча в черепицу.
Абраксас не мог этим не воспользоваться. Через секунду башню заволокло выплеснувшимся из фигуры дымом.
Расправа с оставшимся противником не заняла много времени.
Отдышавшись, Абраксас поднялся к шпилю, возле которого парила светящаяся сфера. Внутри был заключен мумифицированный палец.
Благодарный поклон. Дядя Торакс не только научил племянника всему, что знает, но и помогал ему тренироваться даже вдали от дома.
Он всегда был очень скрупулезным в обучении будущего защитника рода.
Сколько раз они скрещивали клинки или сражались на магической дуэли — не счесть.
И каждый раз это был наставнический бой: Торакс действовал четко, чисто, вооруженный не только мечом, но и богатым опытом. При этом он осознанно оставлял возможности для ученика. Открытия были хитрыми, видимыми лишь умелому, хваткому. Если ученик был храбр и уверен в себе, он мог сделать свой ход. И Абраксас неизменно делал. На что Торакс показывал, как в этой ситуации сможет действовать противник. Какие шансы ложные, как стабилизировать ситуацию, как уходить от навязанного контакта. Как убить, не дав убить себя — ведь именно для этого и был все их занятия.
В омуте памяти Абраксаса хранились тысячи таких тренировок с дядей, которые он пристально анализировал, находя много полезного, отбрасывая грязь ошибок.
Он знал, зачем должен становиться сильнее, и победа в этом конкретном бою не была таковой целью. Но все же, каким триумфом было, когда он впервые почувствовал, что наставник вынужден сражаться со всей силы. Не как с учеником, как с равным. Защищаться серьезно, не имея более роскоши создавать открытия. Закрывать имеющиеся. Выживать.
Да, дядя Торакс по-прежнему знал, как думает Абраксас, как действует, он лично выстраивал его базу. И все равно он не молодел и не всегда мог поспевать за учеником, пребывающем в прекрасной форме. И в один прекрасный момент не сумел среагировать.
С тех пор с его стороны ощущалось нечто новое, не только внимание, забота и безжалостное желание сделать сильнее. Нет, теперь к ним прибавилось и уважение.
Когда Абраксас покидал родовой дом, чтобы присоединиться к воинству Гриндевальда, именно уважение сподвигло дядю на подарок. Самый личный, какой только может быть у защитника рода.
Абраксас порезал кисть и пролил три капли крови. Сфера жадно втянула их в себя. И после вспышки на крышу ступили уже три противника с мечами.
У всех были лица Торакса Малфоя.
Бой должен был продолжаться.Геллерт Гриндевальд не мог примириться с тем, как обстоят дела в магическом обществе. Он искал равенства и прогресса, искал социум, в котором каждому воздавалось бы по его заслугам. Где жвачное большинство не тянуло бы на дно таланты.
И раз не нашлось таких стран, значит, нужно было создать такую.
Каждый член армии так или иначе работал для того, чтобы укрепить позиции Баварии.
Само собой, Абраксас делал все. Если была нужна кровь — он лил кровь. Если нужно было разговаривать — он разговаривал.
В любом случае он выкладывался на полную, неустанно.
Ибо что-то меньшее — это не Малфой.
Встреча с ферзем определенно могла принести плоды. Имена. Работники Отделов Тайн. С которыми Абраксас мог бы поработать во время своих передвижений по странам. Которые могли бы быть полезными Баварии, стать новыми искрами в огне революции.
И как же он был удивлен, когда явился в оговоренное время и понял, что Хартманн отсутствует.
— Представитель генерала и представитель императора... — в очаровательной полуулыбке утонули любые внешние признаки недовольства.
Видимо, у них должен состояться представитель разговора, во время которого он получит оттиск изначального списка, в котором будут перечисляться делегаты нужных ему невыразимцев...
Металлические пальцы с равнодушной силой пожали протянутую живую руку. Как и многое, что Абраксас делал при контактах вне семьи — больше одолжением, чем соблюдением приличий.
Взгляд зацепился за фамильный перстень на пальце Шварцвальд.
Глава рода... конечно, у Абраксаса были вопросы к тому, что это за род такой, что его возглавляет девчонка. Но он смолчал. В конце концов, каждое семейство имеет полное право прозябать и вести себя к гибели любым способом на самый изысканный вкус.
— Обстоятельства, потребовавшие личного присутствия генерала Хартманна вопреки его изначальным планам и договоренностям, несомненно, должны быть очень серьезными. — О, конечно, Хартманн не оскорбил бы голос императора без необходимости, отправив вместо себя подстилку. — Мне стоит быть встревоженным или уместно ограничиться легким беспокойством?
Он всегда был ослепительно вежлив с Фридрихом — им нужно было работать вместе.
Даже не озвучивал неизменное «День добрый, еще не вознеслись?», что всплывало у него в голове при виде господ апостолов и их мессии. В плане поклонения Абраксас был более чем моногамным и не мог не забавляться колоритам происходящего вокруг ферзя.
— Впрочем, я, безусловно, рад лицезреть ваше очарование, леди Шварцвальд, и тронут возможностью поговорить.
«Если бы не происшествие в Мюнхене, мы с вами никак не смогли бы побеседовать, ведь я был бы занят важным разговором с Хартманном, а вы бы в это время сидели под столом и тщательно полировали бы его генеральство».
Всего лишь мысль про себя. Скорее даже видение сродни пророческому.
Вопреки мыслям, Абраксас даже не утруждал себя попытками унизить. Это было бы неинтересно и непродуктивно.
В конце концов, он хотел получить от нее нужную информацию так быстро и с той точностью, насколько позволит неисповедимый женский мозг, а после уйти и приступить к действительно значительным делам.
Мерлин, в последнее время нравы все хуже и хуже... Разве патриарх рода Малфой в подобной ситуации стал бы полагаться на свою — безусловно достойную во всех аспектах — супругу? Нет, он бы догадался банально поговорить через камин.
В крайнем случае всегда можно было спроецировать свою волю прямо через эту куклу Шварцвальд — вышло бы гораздо надежнее и проще. Так нет же, им предстояли разочаровывающе утомительные разговоры. Оставалось лишь надеяться, что правильно выстроенная стратегия беседы убережет от такой напасти, как любовный интерес со стороны леди подстилки, что должна была просто озвучить то, что ей велено.
Все же фамильные стать, неотразимость и харизма мужчин рода Малфой не раз становились обузой для них, инициируя ненужные сложности. Следовало держать это в уме.
Абраксас даже пожалел, что привел себя в порядок после тренировки. Откуда ему было знать, что сейчас врожденная красота и притягательность могут сослужить ему плохую службу...
Как тяжело бывает щедро одаренным богами. Как трудно им приходится в окружении посредственностей.
— Прелестная птица. Тоже делегат генерала? Восхитительно, — со светской прохладцей отметил он, проходя к столу. Из вежливости поднял чашку, обозначил прикосновение губ к ее краю. Поучаствовал в трапезе, не участвуя. — Итак, насколько я понимаю, у вас должна быть информация. Я в нетерпении. Очень внимательном, но все же нетерпении.